Истина и познание, как ее поиск, являются не только значимыми, полезными, пригодными для человека. Истина – это не только норма познания и жизни. Она – не только должное, в отличие от лжи, что закреплено в библейском “не лги”. Поиск истины может быть еще и стремлением мыслителя найти ее как нечто сверхценное, кИскусство, художественные ценности для людей этого уровня значимы прежде всего как полезное средство украшения, развлечения, отдыха. Польза искусства очевидна и тогда, когда оно выступает средством идеологического воздействия, нравственного воспитания.
Таким образом, эстетический и художественный вкус на низшем уровне культуры – грубоват и бедноват. Многое в жизни вообще эстетически не оценивается, многие художественные ценности не могут быть восприняты. Тем не менее, эстетическая и художественная культура, минимально реализуется и на этом уровне. Эстетическое восприятие и художественное “украшение” жизни делает ее, пусть не в высокой степени, но более человечной, несколько облагороженной и, хотя бы в какой-то мере, одухотворенной.
На следующем, более высоком уровне, эстетическая и художественная культура выступает вроде бы во всем блеске. Ведь для людей этого уровня красота оказывается одной из высших, или даже самой высокой ценностью, а сфера эстетических отношений, эстетическая сторона чего бы то ни было, – вызывают у них особый специализированный интерес. Интерес этот, а также эстетический и художественный вкус на этом уровне имеют в основе специфическую развитость чувств. Человек такого уровня обычно наделен задатками, имеющими отношение к эстетическому восприятию мира, эстетическому и художественному творчеству, наслаждению искусством. Это может быть хороший музыкальный слух, чувство ритма, чувство слова, способность к тонкому цветоразличению, яркая эмоциональность натуры, сильное воображение и т. д. В связи с этим возможно появление способностей (талантов): к рисованию, пению, танцам, сочинению музыки и стихов, игре на музыкальных инструментах. Эстетически, художественно одаренные люди нередко реализуют свои задатки и способности. Ведь они дают им возможности для самовыражения в сфере эстетических и художественных явлений, возможность испытывать наслаждение от красоты, от искусства.
Человек может быть или не быть художником-профессионалом, но интерес к проявлениям красоты и художественной выразительности и в том и в другом случае серьезен и глубок, стремление к красоте – отчетливо и реализуемо. Оно может выявиться или в декоративно-прикладной деятельности, или в позиции любителя музыки, балетомана, завзятого театрала, серьезного читателя.
Вкус человека такого рода – достаточно тонкий. Наслаждение, получаемое им (а если это художник, то и даваемое) – сильное настолько, что оно существенно перевешивает “презренную” пользу, отодвигает разумность, тем более обыденную рассудочность, на второй план. Человек может как бы “раствориться” в эстетическом созерцании, настолько углубиться в звучащую музыку или читаемую книгу, что порой забывает обо всем: о времени, заботах, делах. Красота, искусство – здесь самоценны и действуют на людей этого уровня, возвышая душу до неземного восторга и неподдельных страданий. Это настолько мощно, что люди преклоняются перед красотой и художественными ценностями, как перед святынями. Русский художник Врубель заявлял: “красота – вот наша религия!” Люди, находящиеся на этом уровне эстетической и художественной культуры способны погибать за красоту, жертвовать собой ради искусства.
Но они же, порой, могут и других принести в жертву Афродите и Аполлону. Описываемый уровень бытия эстетической и художественной культуры – высокий, но не самый высший. Хотя он обычен для творцов и наиболее страстных ценителей художественных ценностей. Ограниченность этого уровня связана, во-первых, с чаще всего узкой “специализацией” интересов и пристрастий. И дело не столько в том, что человек специализирован, скажем в любви к одному виду или жанру искусства, хотя и это бывает. Узкоспециализированным на этом уровне часто оказывается вкус человека. Вкус, определяемый преимущественным интересом, при возникающей “слепоте” или “глухоте” в отношении к проявлениям красоты (или художественности), не укладывающемся в “полосу пристрастий”. Это ведет к “отторжению”, неприятию “чуждых” эстетических и художественных ценностей. Эстетический и художественный вкус человека может односторонне развиться, будучи ограниченным определенной традицией, канонами, нормами. Или, если речь идет о новаторе (любителей новаций), может, наоборот, развиться абсолютное предпочтение эстетически или художественно нового, когда традиционное представляется уродливым в силу того, что оно традиционно.
Специализированный уровень эстетической культуры может быть ограничен еще и в связи с самой чрезмерностью интереса к этой сфере и абсолютизацией красоты и искусства в качестве ценностей. Это может приводить к существенным смещениям, когда эстетическое отношение фактически заменяется эстетским, а самоценность искусства делает его изолированным от жизни. Абсолютизация ценности красоты приводит к противопоставлению ее другим высшим человеческим ценностям (добру, истине), к нарушению целостности поля культуры.
Рафинированное эстетство выражается в том, что красота оказывается, главным образом, – совершенной формой. То есть, как красота осознается и чувственно переживается именно сама по себе форма, а не органичность воплощения в ней духовности, содержательной человечности. Форма, которая настолько утрачивает связь с духовно-содержательной стороной, что становится возможным как бы “эстетическое – навыворот” – восприятие и представление безобразного, уродливого в качестве эстетически ценного. Если до этого и не доходит, то красота “разводится”, например с добром, на том основании, что, по выражению одного из героев О. Уайльда: тигр прекрасен и когда терзает несчастную лань.
ак человеческий идеал. Но что за истина может выступить в качестве идеала? Ведь не любая же! О некоторых истинах сказано: тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман. У Сократа был интерес не к таким истинам и не к банальной истине факта, а к истине, сам путь познания которой возвышает человека. Вопрос Христа: что есть истина? – относится к истине такого рода.
Будда говорил не о безличных, объективных, а о благородных истинах.
Истина, за которую, люди порой готовы отдать жизнь, это не просто “соответствие мысли предмету” (Декарт), не просто то, что, как говорил Вл. Соловьев – есть “в формальном отношении”. Она не формально, а по сути касается высот духовного бытия. Это не истина рассудка, количества, счета и расчета, не истина догматиков. Это истина жизненная, та, которую вообще нельзя найти раз и навсегда, а можно только порождать в процессе поиска, в мысли, в действии. И такая истина, и наука ее ищущая, и философия, – принадлежат собственно культуре в смысле их “человекообразующего действия, упорядочивающего жизненный хаос структур” [6]. Истина в этом, единственно существенном ее бытии, – одна из высших духовных ценностей, наряду с такими ценностями культуры как Вера, Добро, Красота, Свобода, Любовь и т. д., с которыми она органично связана.
Хосе Ортега-и-Гассет, рассуждая о Вере и истине, писал, что философия пытается искать истину (исследуя сомнение), с тем, чтобы жизнь обрела подлинность, чтобы у человека была убежденность, истинная вера (не обязательно, кстати, религиозная): “Философия не должна доказывать истину на примере жизни, напротив, она должна доказывать истину для того, чтобы наша жизнь обрела подлинность” [7]. Вот эта подлинность жизни (не заданная, а создаваемая людьми) выявляется прежде всего как реализуемая истинность Веры, Добра, Красоты в этом мире. Истинность как проявленность действительной, а не фальшивой веры, настоящего Добра, подлинной Красоты, а не их лживых имитаций.
В. П. Большаков
